Шерридан открыла правый глаз и быстренько пробежалась взглядом по комнате. Темно, тихо, пусто. Какое счастье, черт возьми.
Часы упорно твердили, что уже девять, но пелена в глазах спорила, говоря, что сейчас не больше трех или, может быть, восьми. Все-таки обидно было признавать, что немка проспала так долго.
Вот она дотянулась до розовой лампы, впустила мягкий свет в помещение и зажмурилась от повышенной светочувствительности. Мда, странно, что ей еще не удалось привыкнуть к этим ощущениям... Сползла с кровати, вытянула одну сигарету из пачки, прикурила, и с каждым шагом покачиваясь все меньше, подошла к зеркалу.
- О даа, Шерри, да у тебя на лице описаны все твои последние тридцать часов бодрствования, - усмешка. Девушка напротив тоже усмехнулась: шкодливо, мальчишески, будто бы бросая вызов. Глаза еще горят огнем, тело не повинуется, в горле сухо. Вудсен подходит к окну, и жадно глотает воду, так кстати оказавшуюся на подоконнике. Взгляд в окно, в темноту, мысли шалависто разбредаются по разным углам, не желая собираться в картинку. Но немка не из простых и далеко не новичок, именно поэтому почти сразу рождается изображение: она, кареглазая девчонка – новый клиент – и фраза «это твой первый раз?». Нерешительный кивок новой знакомой, смущенная улыбка борется с решительностью и так и не пробирается на молоденькое личико, а блондинка тем временем кивает, достает товар и проводит подробный инструктаж.
Как там твердит кодекс? «Дилер должен быть чуток и добр к клиенту». Именно поэтому Шерридан нехотя соглашается на немую просьбу, склоняя голову набок, вновь переходит все свои шаткие границы, собирает волосы по одну сторону, чтобы не мешали, нагибается к столику и не без нужных незамысловатых манипуляций, вдыхает, тут же вздергивая брови вверх и поднимаясь. Щедрая улыбка. Раз, два, три, первый пошел.
А потом просто хорошо, просто пусто, просто не хочется спать и есть. Трудно держать себя в руках, когда тело взрывается вулканом, а мозг не успевает и требует подзарядки. Еще труднее держать в руках свою нерадивую преемницу на этот вечер, оттаскивать ее от дорожки, давая понять, что все, на сегодня для первого раза хватит.
Наконец наступает момент, когда затяжная активность спадает, и нещадно валит в сон. Сколько прошло времени? Сутки? Но точно не больше двух. Вудсен завершает обряд посвящения и спокойно забывает дуреху, что так неприхотливо и легко влилась в новый мир. Что с ней будет, теперь неважно. Главное – спать. Спать.
Сон глубок и стоек к внешним факторам, он плюет на разрывающийся от звонков телефон, на шумы академии…
…Сейчас Вудсен выглядела бледнее, чем обычно: не смытый макияж делал глаза ярче и еще менее естественными.
Бутылка с водой опустела, а вот чувство жажды подчинилось закону прямой пропорциональности и лишь возросло, да плюс еще неплохо было бы перекусить, но, увы, немка сегодня могла похвастаться лишь запасами алкоголя.
Судорожные поиски кед; Шерридан как и всегда наплевала на то, что в коридорах может скользить сквозняк и на то, что джинсовые шорты с извращенно низкой посадкой не только ее не спасут от холода, но еще и натолкнут на каких-нибудь знакомых озабоченных ублюдков, которым как известно всегда что-то надо от этой паршивки.
Немка с хрустом распрямляет плечи, парочку раз приседает, приводя в тонус мышцы, и не завязывая шнурки, направляется к двери, которая в момент сама собой распахивается, являя на пороге парня. Вудсен несколько раз моргает, надеясь, что у нее затяжные глюки, но с жалостью поняв, что это не так, и что фраза «Шерр, какого хрена?» не предвещает ничего хорошего, расплывается в вычурной очаровательной хищной улыбке.
Первая судорожная мысль: пустить пыль в глаза, отвлечь; и девушка встает на носочки, закидывает ключицы ему на плечи и без каблуков еле дотягивается до щеки; сухой поцелуй обескровленными губами, снова то же выражение лица с безучастными глазами.
- И тебе добрый… - резкий оборот головы назад на экран часов, дабы убедиться, что сейчас еще не ночь, - Вечер. Что-то случилось? Может быть, ты хочешь выпить?
Усмешка, спина ищет опору в виде стены, сигарета, зажатая между двух пальцев, вновь примыкает ко рту, потихоньку находя свою погибель в легких.
- А я тут как раз планировала вызвать слесаря, чтобы он поставил мне двойной замок на эту чертову дверь. А то ходят тут всякие… - несдержанная усмешка и взгляд исподлобья.
«Как ты некстати. Что же тебе, мать твою, надо от меня в такой неподходящий момент?»

Отредактировано sherr (2012-11-05 20:37:23)

Знаете, бывают такие моменты, когда хочется, чтобы тебя поняли. Молча подошли бы, заключили в объятия, приказали бы молчать и всё. Растянули бы секунды, выслушали и реально поддержали, простили все ошибки, оценили мотивы. Просто поняли.
Так вот. У Шерр такого чувства нет, и не было никогда. Ей это не нужно. Поэтому на все «зачем» и «почему» один и тот же ответ: «мне так захотелось». Эгоистично, но действенно, особенно для тех, кто умеет читать между строк.
Шутки шутить с Зельманом сегодня не получалось. Толи он был слишком серьезен, толи Вудсен в связи с последними событиями несколько потеряла сноровку.
Парень изрядно притормаживал на поворотах, либо борясь с гневом, либо, наоборот, набирая шкалу до максимума, чтобы, в конце концов, опрокинуть на бедную девочку весь прицеп с вязкой жижей агрессии. Немка даже не пыталась припомнить, чем же она смогла вызвать такую бурю эмоций, и вообще, она ли всему виной? Хотя, что там, конечно, она. Все вокруг давненько уяснили, что жаловаться этой блондинке – гиблое дело. Она не сможет поддержать, она не поймет. Она просто не умеет, хоть порой и очень хочет этого. Поэтому, что ж, может, она ненароком сломала ему чайник в комнате?
- Такие люди не меняются, - сухо, без доли чувств. Просто ее, черт возьми, уже достала эта тема. Люди, будто бы сговорившись, из раза в раз повторяли одно и то же предложение, смыслом которого было то, что Шерридан не скупа на выражение своих мыслей. Даа уж, а она еще в последнее время стала забавляться и питать симпатию к человеческому отродью, мол, они все такие разные. Ага, не бывать этому. Вот всё делают сами, лишь бы немка не становилось лучше. Твари.
Вуд как-то и не заметила того момента расставания с дымящей подружкой. А они ведь даже не попрощались. Взгляд мигом перемещается на стену, которая уже не может похвастаться своей красотой, если, конечно, таким качеством могут обладать бетонные перегородки. Тупое молчание, ладонь касается лба и перемещается выше, разгребая и откидывая светлые волосы назад, шумный вдох вместо тысячи матных слов, сказанных дрожащим от вспышки гнева голосом. Она еще не отошла от порошка, все ощущалось ярче, что ну очень плохо. На ее рост и массу тела слишком много выдалось стимуляторов, пора бы завязывать. Вот только в который раз она себе это говорит?
Теперь подбородок резко закидывается вверх, провожая взглядом спину. О, эта фраза о разговоре, как причина прихода, такая простая… Скорбная мысль о том, что можно было бы придумать что-нибудь покруче, нежели эта банальщина, и вот девушка не выдерживает и холодным звенящим полушепотом выдает:
- Ты слишком много на себя берешь, парень, - голова по привычке, уже хищно, инстинктивно, почти ложится на плечо. Животные также смотрят на пищу, только в их глазах желание, а в глазах немки – пустота. Плюс она избегает любого зрительного контакта – не дай Бог Клок сейчас заметит расширенные зрачки и тогда все, доигралась.
А смысл этой фразы, будто бы он ей никто, только спустя несколько секунд резанула сознание. Что сказала, черт возьми? Это Зел, а не кто-то другой. Но уже поздно, она пошла в отрыв – этой девушке нужна всего капля, чтобы войти в раж, а вот скорость выхода, обычно варьируется от ситуации. Мм, кстати, а сейчас все плохо или очень плохо? Надо бы дать оценку по десятибалльной шкале.
И вот Шерридан прищуривается, будто бы перед выстрелом, и уже с жаром выпаливает:
- Для такого случая отложу все свои дела. Ведь как я смотрю, ты ждать не можешь. Ну-ка, удиви меня, что на этот раз не по тебе? – пиф-паф, ну же, сколько будет жертв сегодня? Делаем ставки, господа, - Хотя, нет. Я не буду с тобой разговаривать, пока ты в таком состоянии. Лучше глотни чего-нибудь градусов этак под сорок. Мне не нужны никчемные психи с твоей стороны, - серьезное непроницаемое лицо, убийственные бирюзовые глаза, которым вряд ли под силу тягаться с кровавым взглядом напротив.

- В свое время ты цвела...В свое время...
Театральный закат глаз. Вот сейчас самое время, чтобы расставить все точки над «и». Черт возьми, да она предсказуема, ею можно пользоваться или направлять в нужное русло. Обычно это в ее чести прибегать к подобным фокусам… Ну, а сейчас почему ловушка стала обиталищем немки, а не кого-то другого?
Хотя вряд ли Зельман делал это умышленно. Он как-то солиднее, чем весь этот ребячий, инфантильный бред, по крайней мере, так было раньше. Но как сейчас можно утверждать это, если он, словно маленький мальчик, боится озвучить внутреннюю проблему?
- В свое время я поимела с тебя все, что можно было поиметь, - улыбка коснулась уголков губ. О да, интересно, как ей еще не разбили личико за такие фразочки. Ладно бы, если бы этим двоим друг на друга плевать, неет, какого черта тогда она строит из себя это? Почему нельзя соврать или хотя бы промолчать. Бог хранит детей, дураков и пьяниц? Ну, видимо, поэтому пока что все в порядке, - Ты же знаешь, что это было мне нужно на тот момент. Или нет? Тогда прости.
Смешок. О да, как же она мастерски все жжет. Вот некоторые любят петь, вышивать крестиком, собирать засушенных сороконожек, а эта любит уничтожать. Хорошее ли, плохое – не важно. Главное – сам факт.
С каких пор они перестали играть любовь? И перестали ли вообще? Может быть, Шерридан еще не объяснилась, не встретила подходящего момента все порвать, а тут – оп! – забылась и сразу такая неудача. Не то русло реки, слишком бурное течение, вода имеет ведь свойство тушить, а это не круто.
- Кто угодно, лишь бы не ты, - Вудсен поморщилась. Это до боли напоминало ей беседы с отцом в детстве. Вот она снова шкодливый ребенок, вот она снова ранит, и он снова уходит ни с чем. Этакая мелкая чертовка. Делать гадости «левым» людям не так будоражит воображение, ей подавай крупную рыбку.
«Какого хера?»
Клок не видит бутылки и стакана, а Шерридан не видит смысла продолжать этот вечер.
Она с трудом глотает едкую фразу про самообслуживание, давится собственным ядом, но все равно резко дергается в сторону бара, извлекает тяжелую бутылку первого попавшегося, с шумом и рвением разнести толи стекло, толи дерево, ставит ее на столик, тянется за стаканом и тут с ней, как это часто бывает, случается какой-то глюк, и массивная посуда, пользуясь случаем, выскальзывает из ее пальцев и с шумом разлетается на несколько крупных кусков. Вудсен задумчиво и недовольно сводит брови к переносице, глаза взыскательно бегают по полу, а руки нервно трясет. Впрочем, она быстро справилась с собой, шумно вздохнув, и с какой-то самоиронией в голосе произнесла:
- Как там говорится? На счастье? – дежурная идиотская улыбочка, она в который раз, уже забыв о происшедшей минуту назад встрече, хватается за сигарету и, не прикуривая, зажимает ее между губ. Достает новый стакан, ставит его в компанию бутылки, и носком кед начинает заталкивать обломки под кровать. О да, она просто гениальный, умученный житейской мудростью, домовёнок, черт возьми! Хотя, домовёнок как-то слишком дружелюбно звучит, но немка всегда не прочь польстить себе и обозваться Кузей или там, скажем, Нафаней.
Усмехнувшись, Шерридан попыталась напустить на себя маску благоразумия, но брови так и ползли вверх, а лицо все кривилось в шкодливой гримасе. Вот она уже успокоилась, внутри нет кипящего состава, всего лишь благоговейное спокойствие и пустота. Но только никто не обещает, что она не взбесится также быстро.
- Ты только посмотри, какие жертвы ради тебя. Знаешь, сколько стоит это стекло? И после этого кто-то осмелится утверждать, что я тебя, черт возьми, не люблю? – смех, показуха, желание бесить. Вудсен падает на кровать и всматривается в потолок, прикуривая и выпуская струйку дыма. О да, еще одна привязанность, от которой тоже пора бы избавляться или хотя бы завязывать с частотой.
Но сейчас все так просто не делается. Как там принято среди молодежи? Ах да… Давайте же отложим новую жизнь до завтра? Или нет, лучше – до понедельника.

Отмалчиваться на бытовые замечания было легко. Да что там, Шерридан мастерски оставляла их вне сознания, томно вздыхая и выпуская струю дыма. Вверх, все выше и выше, будто бы играясь, шаловливо тренируя свое дыхание. Это занятие куда интересней, чем тупая перебранка.
Вот она опасно расположила руку на кровати, выпрямив и умышленно пододвинув сигарету ближе к штанам этого ублюдка. Мало ли, случится чудо, и Вудс нечаянно их прожжет. Тем временем, левую кисть водрузила на лицо, томно прикрыв глаза. Состояние было какое-то непонятное: активность то вскакивала, то падала, разбиваясь в осколки. То хотелось рвать и метать, то выгнать гостя. Конечно же, Шерр даже и не впустила бы его сегодня внутрь, но, что она, не знает Клока что ли? Лучше налить и заткнуть рот жидкостью.
Она рассеяна и неаккуратна? Чертовски, просто ни капли не хозяйственна? Давно пропила свою внутреннюю женственность? Эх. Какая жалость, ну, правда. Только странно, кого это может волновать? Она же не просит с собой жить, верно? И если ей предстоит рассечь ногу в один прекрасный момент о непутево спрятанное стекло, то так тому и быть. А Зел. Зел пусть режется на здоровье.
В очередной раз растягивается в улыбке и резко останавливается, затормозив на полуоскале. Губы вздрагивают, уголки тут же опускаются. Не та тема, ответ не поддерживается, ошибка номер четыреста четыре. С удивлением убирает руку с лица и смотрит в потолок. «Мошки» в глазах спустя пару секунд исчезают, давая полный старт действиям. Немка со вздохом поднимается, вскидывает брови вверх и разрывается между ложью и правдой.
- Разве ты не знаешь, как люди становятся наркоманами, мон ами? – усмешка, гримаса непроницаема и пуста, только в глазах пляшут демоны. Вудсен тянется за пепельницей и нещадно закатывает в нее сигарету, - Они ломаются сами. Если человек хочется остаться человеком – он останется им. Просто зачастую выбор делается правильный, а дальше все как-то не складывается, обещание не выполняется... Хочется еще раз и еще. И еще один, последний. Или нет. Лучше убеждать себя в независимости, так «последние разы» растягиваются до бесконечности. К этому быстро привыкаешь, если ты слабое, беспринципное животное.
Блондинка встряхивает головой и отставляет в сторону сосуд с пеплом.
- А к чему твои обвинения – не понимаю. Я всего лишь своеобразный санитар этого леса. Какая разница, одним человеком больше, другим меньше. Особенно, когда это никчемные детишки, желающие хлебнуть сверх меры, - Шерридан пожимает плечами, - Если ты говоришь о том, что я не останавливаю их, то, да, мой грешок, ибо мне плевать. Выкарабкаются – дай Бог, нет – стало быть, мое мнение нисколько не ошибочно. А вот теперь лучше ты скажи мне, кто является источником таких наглых сплетен.
И пусть Клок разбирается сам. Верить – не верить. Презирать или нет. Немка просто устала. Зачем врать ему, если Зельман – тот человек, который, черт возьми, уже в ее лапках. Он не пойдет трепать на каждом углу о сомнительных делишках, он не сдаст ее, он просто не сможет, как она не сможет подставить его… Хотя, там уж как повернется случай. Но Вуд, в любом случае, приятней считать себя каким-никаким человеком, поэтому, да, равноценный обмен, преданность.
А вот лишний раз позлить, потрепать нервы…
- Кстати, сам-то не желаешь быстренько переметнуться к моим клиентам? – чертовка. Знает же, что бесит, - Скрепим договор прямо сейчас? Ты как предпочитаешь? Внутривенно? Или, может быть, орально лучше подойдет?
Двоякая фраза. Шерридан по своему обычаю не сдержала смеха, встала и нагнулась к лицу парня. Ей нужен был зрительный контакт, ей нужно было почувствовать свой триумф физически.
- Ну, так что? Тебе я сделаю скидку.

- Сколько раз ты употребляла эту дрянь?
Зрачки расширяются и тут же сужаются, Шерридан мигом отводит остекленевший взгляд от его лица, пугаясь. Как она упустила момент и оказалась безоружной? Неужели Зел реально заметил, что она не только распространяет, но еще и порою принимает сама? Как?
А теперь перемотаем на несколько мгновений назад.
Вудсен всегда удивляло мужское умение пить. Этот талант завораживал и вызывал зависть. Вот уже почти бутылки нет, а он еще в порядке. Блондинка же потеряла бы нить на одной трети, ну ладно, хотя бы на половине. Мастерски хлестать виски – дело нехитрое, но жгучее. А тут без закуски и без единого сморщивания. Идеально, есть к чему стремиться.
Она так часто выбирала себе совершенно детские, несерьезные и, вместе с тем, странные и нелепые цели. Научиться пить, как мужчина. Решать дела, как мужчина. Действовать, как мужчина. Забивать косяки, как мужчина. Молча терпеть боль. Как. Мужчина.
Нельзя сказать, что ей этого не удавалось. Но внешность, такая чистая и хрупкая женская внешность. Иногда немке хочется быть шрамированным уродом, чтобы не отвлекаться на пустяки.
- Никогда. Мы никогда не станем взрослыми. Мы навсегда дети, - как это? Она противоречит самой себе? Или просто говорит то, во что хочет верить? Чертовщина, - По уши погрязли в одном возрасте. Мне не хватит сил сойти с этой дороги.
А ведь и правда. Как же Вудс боится потерять весь этот неистовый раж, молодость, желание жить, действовать, осуществлять. Чувствовать свою живость все больше и больше. Курить, драться, кусать губы в кровь, напиваться до беспамятства. Ярко, красиво, вальяжно, пафосно. Лишь бы навсегда остаться шальным, сумасшедшим чадом. Нет, все-таки она не постареет. Ей страшно даже подумать об этом.
«Кручу, верчу…»
- Слишком близко? А может, слишком далеко? Будь ты ближе, я бы не допустила своей маленькой оплошности, - смешок. Лучшая защита – это нападение, верно? Клок начинает ее удивлять. Она расслабилась, она слишком расслабилась. Как можно было упустить из поля зрения это рыжее чудовище? Как? Птицы отпели, цветы отцвели. По логике все должно было закончиться давным-давно. Но связь… Черт, как же сложно признавать свои глупые невнимательные ошибки.
- Разбираюсь? Хм, не на том уровне, - ухмылка, - Но ничто не мешает нам увеличить опыт вместе.
«…Запутать хочу».
И вот, мы снова там, с чего начинали. Сверху его уверенность, снизу – ее сомнения. Куда бежать?
- О чем ты? – ответ неверный. Дурочка включена, только это походит больше на загнанную в угол жертву, - Отпусти меня, мне больно.
Шерр, а где же твоя страсть? С каких пор тебе «больно»? Где вызов, который ты бросаешь всем и вся? Перегорела?
- Просто отпусти, - она не вырывается, она хочет, чтобы пальцы-тиски разжались добровольно, чтобы слова прошли через сердце и, черт возьми, отрезвили, - Слышишь?
Ей никогда не надоест биться в его закрытую дверь. Больше скажу, это приносит ей несоизмеримое удовольствие. Как же чудесно жечь все мосты, но после этого все еще хотеть обладать. Маниакальное желание, обычай. Поистине странно, что именно в данный момент Вудс не нравится его бешенство, его страстные, пылающие глаза. Просто сейчас она не играет. Занавес разорвало, зрители погорели, театр умер. Ей незачем играть. Ей не для кого играть.
- Откуда же столько огня, Зел? Неужели тебе не наплевать? Или ты ко всем своим потаскухам так трепетно относишься? – черт. Сорвалась. Грубость, желчь. Эта девушка не может промолчать, не может не накалить все до предела. Это ее мания – испортить испорченное, оживить неживое. Это ее привычка – развести на чувства, действия, деньги.
Главное, не ныть. Главное, злиться. Злость продуктивнее.
Они с этой злостью так похожи... Две яростные, сумасшедшие растрепы.

- Трусливая тварь? – сказать, что она оскорбилась – ничего не сказать, - И это мне говорит человек, который выжал бутылку виски только для того, чтобы повернуть разговор в нужное русло? – издевательская усмешка. Лучшая защита – нападение, Вудсен было до безумия приятно убеждаться в золотом правиле все больше и больше, - И, заметь, дружок, это всего лишь я. А как же ты будешь общаться со старшими? Станешь мямлить, словно ребенок?  Ах, Клок, в кой-то веки поднаберись уверенности… Я даже могу научить тебя искусству высказывания своих желаний прямо в лицо, - смех, холодный, злодейский, как из мультиков. Злой королеве прям-таки не терпится обречь юного принца на гибель, - Начнем прямо сейчас. Я. Хочу. Чтобы ты. Слез. С меня. Быстро, - о да, непроницаемое лицо от надвигающегося гнева и недрогнувший идеально чистый требовательный голос. Иначе нельзя – вот-вот, и ее кости хрустнут, как минимум, в двух местах. Боль, хоть и притупленная, уже начинала не только отрезвлять, но и нещадно подбадривать на сопротивление.
Положение рук резко сменяется, давая волю гостю, но никак не хозяйке. Шерридан несколько раз рванула кисти, стараясь избавиться плена, но куда ей тягаться с таким крупным хищником.
- Отпусти меня. Мне больно, сукин ты сын! - безумный рык и очередная попытка встать.
Ах, Вудсен всегда славилась своей страстной свободолюбивостью. Нельзя же так просто взять и лишить ее этого.
Стратегия с движениями вверх не прошла и теперь немка, наоборот, вжималась в матрас, пытаясь спрятаться от его пальцев, так легко, но многообещающе сжимавших горло. Нужно было что-то делать. Шерр редко терялась перед людским гневом хотя бы потому, что мало кто себе его позволял. А тут неприкрытая ярость, сияющий триумф разума – она снова выиграла, она снова подчинила его обстоятельствам, она снова пустила по его нервам ярость. Вот только о ярости Зельмана пора бы строчить легенды… Ударит ли он ее когда-нибудь? Да не в жизнь. А вот придушить в состоянии аффекта – вполне. Пора начинать играть грязно.
Слово «малыш» как-то обожгло уши, будто бы напоминая о его физическом превосходстве. Пытаться ему сопротивляться – даже смешно. Вудсен по себе знает, что чем больше жертва трепещет – тем быстрее горишь ты.
Тяжкий горячий вздох, прямо в губы. На лице тут же проступает похабная ухмылка; взгляд открытый, но не видящий – сфокусироваться на таком близком предмете, как налитые кровью глаза, было, казалось, невозможно.
- А как там поживает Мрак? А Грэй? Ее-то ты уже отымел? Бедная невинная малютка… Даже мне было бы стыдно, - очередной смешок, наигранный жалобный тон. Вудс проводит языком по его губам и подобострастно, понизив голос до шепота, продолжает, - Мрр, да ты даже обжигаешь. Что, неужели так давно не было секса, милый?
Ей никогда не надоест смеяться над ним, никогда не надоест разжигать в нем пылающий огонь ненависти, провоцировать, издеваться. Интересно, каково этому зверю? Он даже не может перечить ей, потому что за завесой агрессии скрывается исполинский знак «стоп». Получается, что это Зел загнан в угол своей беспомощностью, а вовсе не Вудс.
Но, как ни крути, в этот раз «ограничитель» все-таки был бы кстати, только что-то он опаздывал. Уже минут пятнадцать, как опаздывал.
Шерридан ничего не приходило в голову, кроме как воспользоваться его алкогольным опьянением и путем возбуждения и дикой страсти оказаться сверху с «развязанными» руками. А потом сбежать. Трусливо.
«Черт, неужели он прав?»
Сколько проблем. Блондинка тупо боялась увлечься, и от этого страха ее тошнило. Нет, она не может больше оставаться в этой золотой клетке под ним, особенно когда по венам льется такая трепещущая теплая кровь. Слишком близко.
- Уходи.

Ах, что может бесить больше, чем безразличие? Что может разжечь костер ярче, чем холодный кислород?
Она говорит – он не слышит. Она кричит – он не слышит. Сегодня он просто не хочет этого… Ну, он-то не хочет, а Вудс куда деваться?
Не нравились ей эти блядские разговоры на серьезные темы. Она их опасалась. Для нее это то же самое, что классическая история, когда провинциальный мальчуган получает смс: «милый, я беременна». Единственная мысль, возникающая в сей ироничный момент, – бежать к черту, не брать трубку, водрузить катакомбы, не выглядывать из гнезда.
А они, эта парочка, были мастаки строить ссоры из ничего. И когда появляется повод – становилось еще легче. Не надо выдумывать и искать то, к чему можно придраться… Хотя стоит ли искать? Они такие грязные ублюдки, все их минусы давненько всплыли на поверхность.
- Шалава… - агрессивный, горячий шепот на выдохе. Ей сложно бороться с этой ненавистью и этим возбуждением, что зарядами носилось по венам. Ее подгрузило. Она не может себя сдерживать.
Шерридан быстро бросает в жар от укусов и близости тел. Как ни крути, но ей можно славиться своей скоростью возбуждения. Для партнера, знающего все ее слабости, это дело не займет и пяти минут… Как же неудачно, что Клок в свое время изучил каждый ее изгиб, как свои пять пальцев.
- С каких пор ты так нагло занимаешься плагиатом? – Шерр вздыхает, стараясь привести в порядок голос, - Помнится, он тоже любит жестче, - Вудсен усмехается. Она знает, что для парня это не самая приятная тема. Вряд ли он ценил всех, с кем она спит, а тут еще и Ичиро, чуть ли не злейший враг. О да, в точку, - Ты же понимаешь о ком я… Господин Директор. Вы теперь действуете заодно? Щенки.
Ухмылка, немка извивается на кровати, словно шипящая змея. Слишком мало воздуха.
Голова грубым движением запрокидывается назад, блондинка томно выдыхает. Остекленевший взгляд устремлен в потолок, куда-то перед собой. Мурашки, вызываемые движениями на коже, со скоростью бегают по спине и голым ногам. А вот теперь холодно.
- Ты еще употребляешь эту дрянь? Скажи мне правду, и я уйду.
Тихий и издевательский смех придает перца. Немка тянет момент ответа, мучая. Всех и вся выбешивает, когда люди тормозят и боятся сказать действительные вещи. Тишина. Она закатывает глаза и медленно, по слогам отвечает:
- Больше скажу. Я… Зависима, - зависима ли на самом деле? Нет. Но пусть он подавится искореженной правдой. Шерр сказала лишь то, что он хотел слышать в теории. А вот теперь посмотрим, каково оно на практике.
- Доволен? А теперь, спокойной ночи. Уходи, - девушка в очередной раз пытается вырваться из этой хватки, - Если ты не заметил, то я еще под кайфом, так что… - Вудс усмехается и, согнув ноги в коленях, каким-то магическим способом проныривает между его торсом и тут же упирается в грудь, отталкивая.
Нельзя не сказать то, что сейчас она вновь чувствовала себя победительницей. Ее выигрыши так шатки, словно синусоида. Вот она падает от удачного хода противника, а потом взмывает вверх в триумфе собственной фортуны. Как же сложно общаться с теми, кто хоть чем-то напоминает тебя. Говорят, схожие люди ненавидят друг друга с особой страстью. Проверим?
- Мрр, ты случайно по пути сюда не встретил никого из Балагана? А то надо бы свести возбуждение к нулю. Ты сегодня изрядно постарался, - смешок и наглый взгляд в глаза. Очередной вызов. Очередной кон. Очередная партия.
Ах, сколько же она говорит. Удивительно, что никому еще в голову не пришло вырвать ей язычок.